Люди и лошади... Детство и зрелость... Прошлое, увиденное то сквозь лиричную дымку, то сквозь безжалостную призму истории... Боль взросления - разлуки, любви, предательства... Умиротворяющая, древняя и вечная красота бескрайней степи, в которой человек, сливаясь с природой, становится мудрее. Таковы "Белый пароход" и "Прощай, Гульсары" - произведения, входящие в число лучших у Чингиза Айтматова.

Отрывок из книги

У него были две сказки. Одна своя, о которой никто не знал. Другая та, которую рассказывал дед. Потом не осталось ни одной. Об этом речь.

В тот год ему исполнилось семь лет, шел восьмой.

Сначала был куплен портфель. Черный дерматиновый портфель с блестящим металлическим замочком-защелкой, проскальзывающей под скобу. С накладным кармашком для мелочей. Словом, необыкновенный самый обыкновенный школьный портфель. С этого, пожалуй, все и началось.

Дед купил его в заезжей автолавке. Автолавка, объезжая с товарами скотоводов в горах, заглядывала иной раз и к ним на лесной кордон, в Сан-Ташскую падь.

Отсюда, от кордона, по ущельям и склонам поднимался в верховья заповедный горный лес. На кордоне всего три семьи. Но все же время от времени автолавка наведывалась и к лесникам.

Единственный мальчишка на все три двора, он всегда первым замечал автолавку.

Едет! - кричал он, подбегая к дверям и окошкам. - Машина-магазин едет!

Колесная дорога пробивалась сюда с побережья Иссык-Куля, все время ущельем, берегом реки, все время по камням и ухабам. Не очень просто было ездить по такой дороге. Дойдя до Караульной горы, она поднималась со дна теснины на откос и оттуда долго спускалась по крутому и голому склону ко дворам лесников. Караульная гора совсем рядом - летом почти каждый день мальчик бегал туда смотреть в бинокль на озеро. И там, на дороге, всегда все видно как на ладони - и пеший, и конный, и, уж конечно, машина.

В тот раз - а это случилось жарким летом - мальчик купался в своей запруде и отсюда увидел, как запылила по откосу машина. Запруда была на краю речной отмели, на галечнике. Ее соорудил дед из камней. Если бы не эта запруда, кто знает, может быть, мальчика давно уже не было бы в живых. И, как говорила бабка, река давно бы уже перемыла его кости и вынесла бы их прямо в Иссык-Куль, и разглядывали бы их там рыбы и всякая водяная тварь. И никто не стал бы его искать и по нем убиваться - потому что нечего лезть в воду и потому что не больно кому он нужен. Пока что этого не случилось. А случись, кто знает, - бабка, может, и вправду не кинулась бы спасать. Еще был бы он ей родным, а то ведь, она говорит, чужой. А чужой - всегда чужой, сколько его ни корми, сколько за ним ни ходи. Чужой… А что, если он не хочет быть чужим? И почему именно он должен считаться чужим? Может быть, не он, а сама бабка чужая?

Но об этом - потом, и о запруде дедовой тоже потом…

В повести «Белый пароход» Айтматов создавал своеобразный «авторский эпос», стилизованный под эпос народный. Это была сказка о Рогатой Матери-Оленихе, которую рассказывал главному герою Белого парохода, мальчику, его дед. На фоне величественного и прекрасного в своей доброте сказания особенно пронзительно ощущался трагизм судьбы ребенка, который сам обрывал свою жизнь, будучи не в силах смириться с ложью и жестокостью «взрослого» мира.

У него были две сказки. Одна своя, о которой никто не знал. Другая та, которую рассказывал дед. Потом не осталось ни одной. Об этом речь.

В тот год ему исполнилось семь лет, шел восьмой.

Сначала был куплен портфель. Черный дерматиновый портфель с блестящим металлическим замочком-защелкой, проскальзывающей под скобу. С накладным кармашком для мелочей. Словом, необыкновенный самый обыкновенный школьный портфель. С этого, пожалуй, все и началось.

Дед купил его в заезжей автолавке. Автолавка, объезжая с товарами скотоводов в горах, заглядывала иной раз и к ним на лесной кордон, в Сан-Ташскую падь.

Отсюда, от кордона, по ущельям и склонам поднимался в верховья заповедный горный лес. На кордоне всего три семьи. Но все же время от времени автолавка наведывалась и к лесникам.

Единственный мальчишка на все три двора, он всегда первым замечал автолавку.

Едет! - кричал он, подбегая к дверям и окошкам. - Машина-магазин едет!

Колесная дорога пробивалась сюда с побережья Иссык-Куля, все время ущельем, берегом реки, все время по камням и ухабам. Не очень просто было ездить по такой дороге. Дойдя до Караульной горы, она поднималась со дна теснины на откос и оттуда долго спускалась по крутому и голому склону ко дворам лесников. Караульная гора совсем рядом - летом почти каждый день мальчик бегал туда смотреть в бинокль на озеро. И там, на дороге, всегда все видно как на ладони - и пеший, и конный, и, уж конечно, машина.

В тот раз - а это случилось жарким летом - мальчик купался в своей запруде и отсюда увидел, как запылила по откосу машина. Запруда была на краю речной отмели, на галечнике. Ее соорудил дед из камней. Если бы не эта запруда, кто знает, может быть, мальчика давно уже не было бы в живых. И, как говорила бабка, река давно бы уже перемыла его кости и вынесла бы их прямо в Иссык-Куль, и разглядывали бы их там рыбы и всякая водяная тварь. И никто не стал бы его искать и по нем убиваться - потому что нечего лезть в воду и потому что не больно кому он нужен. Пока что этого не случилось. А случись, кто знает, - бабка, может, и вправду не кинулась бы спасать. Еще был бы он ей родным, а то ведь, она говорит, чужой. А чужой - всегда чужой, сколько его ни корми, сколько за ним ни ходи. Чужой… А что, если он не хочет быть чужим? И почему именно он должен считаться чужим? Может быть, не он, а сама бабка чужая?

Но об этом - потом, и о запруде дедовой тоже потом…

Так вот, завидел он тогда автолавку, она спускалась с горы, а за ней по дороге пыль клубилась следом. И так он обрадовался, точно знал, что будет ему куплен портфель. Он тотчас выскочил из воды, быстро натянул на тощие бедра штаны и, сам мокрый еще, посиневший - вода в реке холодная, - побежал по тропе ко двору, чтобы первым возвестить приезд автолавки.

Мальчик быстро бежал, перепрыгивая через кустики и обегая валуны, если не по силам было их перескочить, и нигде не задержался ни на секунду - ни возле высоких трав, ни возле камней, хотя знал, что были они вовсе не простые. Они могли обидеться и даже подставить ножку. «Машина-магазин приехала. Я приду потом», - бросил он на ходу «Лежащему верблюду» - так он назвал рыжий горбатый гранит, по грудь ушедший в землю. Обычно мальчик не проходил мимо, не похлопав своего «Верблюда» по горбу. Хлопал он его по-хозяйски, как дед своего куцехвостого мерина - так, небрежно, походя; ты, мол, обожди, а я отлучусь тут по делу. Был у него валун «Седло» - наполовину белый, наполовину черный, пегий камень с седловинкой, где можно было посидеть верхом, как на коне. Был еще камень «Волк» - очень похожий на волка, бурый, с сединой, с мощным загривком и тяжелым надлобьем. К нему он подбирался ползком и прицеливался. Но самый любимый камень - это «Танк», несокрушимая глыба у самой реки на подмытом берегу. Так и жди, кинется «Танк» с берега и пойдет, и забурлит река, закипит белыми бурунами. Танки в кино ведь так и ходят: с берега в воду - и пошел… Мальчик редко видел фильмы и потому крепко запоминал виденное. Дед иногда возил внука в кино на совхозную племферму в соседнее урочище за горой. Потому и появился на берегу «Танк», готовый всегда ринуться через реку. Были еще и другие - «вредные» или «добрые» камни, и даже «хитрые» и «глупые».

Среди растений тоже - «любимые», «смелые», «боязливые», «злые» и всякие другие. Колючий бодяк, например, - главный враг. Мальчик рубился с ним десятки раз на дню. Но конца этой войне не видно было - бодяк все рос и умножался. А вот полевые вьюнки, хотя они тоже сорные, - самые умные и веселые цветы. Лучше всех встречают они утром солнце. Другие травы ничего не понимают - что утро, что вечер, им все равно. А вьюнки, только пригреют лучи, открывают глаза, смеются. Сначала один глаз, потом второй, и потом один за другим распускаются на вьюнках все закрутки цветов. Белые, светло-голубые, сиреневые, разные… И если сидеть возле них совсем тихо, то кажется, что они, проснувшись, неслышно шепчутся о чем-то. Муравьи - и те это знают. Утром они бегают по вьюнкам, жмурятся на солнышке и слушают, о чем говорят цветы между собой. Может быть, сны рассказывают?

Днем, обычно в полдень, мальчик любил забираться в заросли стеблистых ширалджинов. Ширалджины высокие, цветов на них нет, а пахучие, растут они островками, собираются кучей, не подпуская близко другие травы. Ширалджины - верные друзья. Особенно, если обида какая-нибудь и хочется плакать, чтобы никто не видел, в ширалджинах лучше всего укрыться. Пахнут они, как сосновый лес на опушке. Горячо и тихо в ширалджинах. И главное - они не заслоняют неба. Надо лечь на спину и смотреть в небо. Сначала сквозь слезы почти ничего не различить. А потом приплывут облака и будут выделывать наверху все, что ты задумаешь. Облака знают, что тебе не очень хорошо, что хочется тебе уйти куда-нибудь иди улететь, чтобы никто тебя не нашел и чтобы все потом вздыхали и ахали - исчез, мол, мальчишка, где мы теперь его найдем?.. И чтобы этого не случилось, чтобы ты никуда не исчезал, чтобы ты тихо лежал и любовался облаками, облака будут превращаться во все, чего ты ни захочешь. Из одних и тех же облаков получаются самые различные штуки. Надо только уметь узнавать, что изображают облака.

А в ширалджинах тихо, и они не заслоняют небо. Вот такие они, ширалджины, пахнущие горячими соснами…

И еще разные разности знал он о травах. К серебристым ковылям, что росли на пойменном лугу, он относился снисходительно. Они чудаки - ковыли! Ветреные головы. Ид мягкие, шелковистые метелки без ветра жить не могут. Только и ждут - куда дунет, туда они и клонятся. И кланяются все как один, весь луг, как по команде. А если дождь пойдет или гроза начнется, не знают ковыли, куда им приткнуться. Мечутся, падают, прижимаются к земле. Были бы ноги, убежали бы, наверное, куда глаза глядят… Но это они притворяются. Утихнет гроза, и снова легкомысленные ковыли на ветру - куда ветер, туда и они…

Один, без друзей, мальчишка жил в кругу тех нехитрых вещей, которые его обступали, и разве лишь автолавка могла заставить его позабыть обо всем и стремглав бежать к ней. Что уж там говорить, автолавка - это тебе не камни и не травы какие-то. Чего там только нет, в автолавке!

Когда мальчик добежал до дому, автолавка уже подъезжала ко двору, сзади домов. Дома на кордоне стояли лицом к реке, надворье переходило в пологий спуск прямо к берегу, а на той стороне реки, сразу от размытого яра, круто восходил лес по горам, так что подъезд к кордону был один - сзади домов. Не добеги мальчик вовремя, никто и не знал бы, что автолавка уже здесь.

Мужчин в тот час никого не было, все разошлись еще с утра. Женщины занимались домашними делами. Но тут он пронзительно закричал, подбегая к раскрытым дверям:

Приехала! Машина-магазин приехала! Женщины всполошились. Кинулись искать припрятанные деньги. И выскочили, обгоняя одна другую. Бабка и та его похвалила:

Вот он у нас какой глазастый!

Мальчик почувствовал себя польщенным, точно сам привел автолавку. Он был счастлив оттого, что принес им эту новость, оттого, что вместе с ними ринулся на задворье, оттого, что вместе с ними толкался у открытой дверцы автофургона. Но здесь женщины сразу забыли о нем. Им было не до него. Товары разные - глаза разбегались. Женщин было всего три: бабка, тетка Бекей - сестра его матери, жена самого главного человека на кордоне, объездчика Орозкула, - и жена подсобного рабочего Сейдахмата - молодая Гульджамал со своей девочкой на руках. Всего три женщины. Но так суетились они, так перебирали и ворошили товары, что продавцу автолавки пришлось потребовать, чтобы они соблюдали очередь и не тараторили все разом.

Однако его слова не очень-то подействовали на женщин. Сначала они хватали все подряд, потом стали выбирать, потом возвращать отобранное. Откладывали, примеряли, спорили, сомневались, десятки раз расспрашивали об одном и том же. Одно им не нравилось, другое было дорого, у третьего цвет не тот… Мальчик стоял в стороне. Ему стало скучно. Исчезло ожидание чего-то необыкновенного, исчезла та радость, которую он испытал, когда увидел на горе автолавку. Автолавка вдруг превратилась в обычную машину, набитую кучей разного хлама.

Продавец хмурился: не видно было, чтобы эти бабы собирались хоть что-нибудь купить. Зачем он ехал сюда, в такую даль, по горам?

Так оно и подучилось. Женщины стали отступать, пыл их умерился, они как бы даже устали. Начали почему-то оправдываться - то ли друг перед другом, то ли перед продавцом. Бабка первая пожаловалась, что денег нет. А денег нет в руках - товар не возьмешь. Тетка Бекей не решалась на крупную покупку без мужа. Тетка Бекей - самая несчастная среди всех женщин на свете, потому что у нее нет детей, за это и бьет ее спьяну Орозкул, потому и дед страдает, ведь тетка Бекей его, дедова, дочь. Тетка Бекей взяла кое-что по мелочи и две бутылки водки. И зря, и напрасно - самой же хуже будет. Бабка не удержалась:

Что ж ты беду на свою голову сама кличешь? - зашипела она, чтобы продавец ее не услышал.

Сама знаю, - коротко отрезала тетка Бекей.

Ну и дура, - еще тише, но со злорадством прошептала бабка. Не будь продавца, как бы она сейчас отчитала тетку Бекей. Ух, они и ругаются же!..

Выручила молодая Гульджамал. Она принялась объяснять продавцу, что ее Сейдахмат собирается скоро в город, в город деньги нужны будут, потому не может она раскошелиться.

Вот так они потолкались возле автолавки, купили товара «на грош», так сказал продавец, и разошлись по домам. Ну, разве это торговля! Плюнув вслед ушедшим бабам, продавец принялся собирать разворошенные товары, чтобы сесть за руль и уехать. Тут он заметил мальчишку.

Ты чего, ушастый? - спросил он. У мальчишки были оттопыренные уши, тонкая шея и большая, круглая голова. - Купить хочешь? Так побыстрей, а то закрою. Деньги есть?

Продавец спрашивал так, просто от нечего делать, но мальчишка ответил уважительно:

Нет, дядя, денег нет, - и помотал головой.

А я думаю, есть, - с притворным недоверием протянул продавец. - Вы ведь здесь все богачи, только прикидываетесь бедняками. А в кармане у тебя что, разве не деньги.

Нет, дядя, - по-прежнему искренне и серьезно ответил мальчик и вывернул драный карман. (Второй карман был наглухо зашит.)

Значит, просыпались твои деньги. Поищи там, где бегал. Найдешь.

Они помолчали.

Ты чей будешь? - снова стал расспрашивать продавец. - Старика Момуна, что ли?

Мальчик кивнул в ответ.

Внуком ему доводишься?

Да. - Мальчик опять кивнул.

А мать где?

Мальчик ничего не сказал. Ему не хотелось об этом говорить.

Совсем она не подает о себе вестей, твоя мать. Не знаешь сам, что ли?

Не знаю.

А отец? Тоже не знаешь?

Мальчик молчал.

Что ж это ты, друг, ничего не знаешь? - шутливо попрекнул его продавец. - Ну, ладно, коли так. Держи, - он достал горсть конфет. - И будь здоров.

Мальчик застеснялся.

Бери, бери. Не задерживай. Мне ехать пора. Мальчик положил конфеты в карман и собрался было бежать за машиной, чтобы проводить автолавку на дорогу. Он кликнул Балтека, страшно ленивого, лохматого пса. Орозкул все грозился пристрелить его - зачем, мол, держать такую собаку. Да дед все упрашивал повременить: надо, мол, завести овчарку, а Балтека увезти куда-нибудь и оставить. Балтеку дела не было ни до чего, - сытый спал, голодный вечно подлизывался к кому-нибудь, к своим и чужим без разбора, лишь бы кинули чего-нибудь. Вот такой он был, пес Балтек. Но иной раз от скуки бегал за машинами. Правда, недалеко. Только разгонится, потом вдруг повернется и потрусит домой. Ненадежная собака. Но все же бежать с собакой в сто раз лучше, чем без собаки. Какая ни есть - все-таки собака…

Потихоньку, чтобы не увидел продавец, мальчик подбросил Балтеку одну конфетку. «Смотри, - предупредил он пса. - Долго будем бежать». Балтек повизгивал, хвостом повиливал - ждал еще. Но мальчик не решился кинуть еще конфету. Можно ведь обидеть человека, не для собаки же дал он целую пригоршню.

И тут как раз дед появился. Старик ездил на пасеку, а с пасеки не видно, что делается за домами. И вот получилось, что подоспел дед вовремя, еще не уехала автолавка. Случай. Иначе не было бы у внука портфеля. Повезло в тот день мальчишке.

Старика Момуна, которого многомудрые люди прозвали Расторопным Момуном, знали все в округе, и он знал всех. Прозвище такое Момун заслужил неизменной приветливостью ко всем, кого он хоть мало-мальски знал, своей готовностью всегда что-то сделать для любого, любому услужить. И однако усердие его никем не ценилось, как не ценилось бы золото, если бы вдруг его стали раздавать бесплатно. Никто не относился к Момуну с тем уважением, каким пользуются люди его возраста. С ним обходились запросто. Случалось, на великих поминках какого-нибудь знатного старца из племени Бугу - а Момун был родом бугинец, очень гордился этим и не пропускал никогда поминок своих соплеменников - ему поручали резать скот, встречать почетных гостей и помогать им сходить с седла, подавать чай, а то и дрова колоть, воду носить. Разве мало хлопот на больших поминках, где столько гостей с разных сторон? Все, что ни поручали Момуну, делал он быстро и легко, и главное - не отлынивал, как другие. Аильные молодайки, которым надо было принять и накормить эту огромную орду гостей, глядя, как управлялся Момун с работой, говорили:

Что бы мы делали, если бы не Расторопный Момун!

И получалось, что старик, приехавший со своим внуком издалека, оказывался в роли подручного джигита-самоварщика. Кто другой на месте Момуна лопнул бы от оскорбления. А Момуну хоть бы что!

И никто не удивлялся, что старый Расторопный Момун прислуживает гостям

На то он и есть всю жизнь Расторопный Момун. Сам виноват, что он Расторопный Момун. И если кто-нибудь из посторонних высказывал удивление, почему, мол, ты, старый человек, на побегушках у женщин, разве перевелись в этом аиле молодые парни, - Момун отвечал: «Покойный был моим братом. (Всех бугинцев он считал братьями. Но не в меньшей мере они приходились „братьями“ и другим гостям.) Кто же должен работать на его поминках, если не я? На то мы, бугинцы, и в родстве от самой прародительницы нашей - Рогатой матери-оленихи. А она, пречудная мать-олениха, завещала нам дружбу И в жизни, и в памяти…»

Вот такой он был. Расторопный Момун!

И старый, и малый были с ним на «ты», над ним можно было подшутить - старик безобидный; с ним можно было и не считаться - старик безответный. Не зря, говорят, люди не прощают тому, кто не умеет заставить уважать себя. А он не умел.

Он многое умел в жизни. Плотничал, шорничал, скирдоправом был; когда был еще помоложе, такие в колхозе скирды ставил, что жалко было их разбирать зимой: дождь стекал со скирды, как с гуся, а снег крышей двускатной ложился. В войну трудармейцам в Магнитогорске заводские стены клал, стахановцем величали. Вернулся, дома срубил на кордоне, лесом занимался. Хотя и числился подсобным рабочим, за лесом-то следил он, а Орозкул, зять его, большей частью по гостям разъезжал. Разве когда начальство нагрянет - тут уж Орозкул сам и лес покажет, и охоту устроит, тут уж он был хозяином. За скотом Момун ходил, и пасеку он держал. Всю жизнь с утра до вечера в работе, в хлопотах прожил Момун, а заставить уважать себя не научился.

Да и наружность Момуна была вовсе не аксакальская. Ни степенности, ни важности, ни суровости. Добряк он был, и с первого взгляда разгадывалось в нем это неблагодарное свойство человеческое. Во все времена учат таких: «Не будь добрым, будь злым! Вот тебе, вот тебе! Будь злым», - а он, на беду свою, остается неисправимо добрым. Лицо его было улыбчивое и морщинистое-морщинистое, а глаза вечно вопрошали: «Что тебе? Ты хочешь, чтобы я сделал для тебя что-то? Так я сейчас, ты мне только скажи, в чем твоя нужда».

Нос мягкий, утиный, будто совсем без хряща. Да и ростом небольшой, шустренький, старичок, как подросток.

На что борода - и та не удалась. Посмешище одно. На голом подбородке две-три волосинки рыжеватые - вот и вся борода.

То ли дело - видишь вдруг едет по дороге осанистый старик, а борода как сноп, в просторной шубе с широким мерлушковым отворотом, в дорогой шапке, да еще при добром коне, и седло посеребренное - чем не мудрец, чем не пророк, такому и поклониться не зазорно, такому почет везде! А Момун уродился всего лишь Расторопным Момуном. Пожалуй, единственное преимущество его состояло в том, что он не боялся уронить себя в чьих-то глазах. (Не так сел, не то сказал, не так ответил, не так улыбнулся, не так, не так, не то…) В этом смысле Момун, сам того не подозревая, был на редкость счастливым человеком. Многие люди умирают не столько от болезней, сколько от неуемной, снедающей их вечной страсти - выдать себя за большее, чем они есть. (Кому не хочется слыть умным, достойным, красивым и к тому же грозным, справедливым решительным?..) А Момун был не таким. Он был чудаком, и относились к нему, как к чудаку.

Одним можно было сильно обидеть Момуна: позабыть пригласить его на совет родственников по устройству чьих-либо поминок… Тут уж он крепко обижался и серьезно переживал обиду, но не оттого, что обошли его, - на советах он все равно ничего не решал, только присутствовал, - а оттого, что нарушалось исполнение древнего долга.

Были у Момуна свои беды и горести, от которых он страдал, от которых он плакал по ночам. Посторонние об этом почти ничего не знали. А свои люди знали.

Когда увидел Момун внука возле автолавки, сразу понял, что мальчик чем-то огорчен. Но поскольку продавец приезжий человек, то вначале старик обратился к нему. Быстро соскочил с седла, протянул сразу обе руки продавцу.

Ассалам-алейкум, большой купец! - сказал он полушутя-полусерьезно. - В благополучии ли прибыл твой караван, удачно ли идет твоя торговля? - весь сияя, Момун тряс руку продавца. - Сколько воды утекло, как не виделись! Добро пожаловать!

Продавец, снисходительно посмеиваясь над его речью и неказистым видом - все те же расхоженные кирзовые сапоги, холщовые штаны, сшитые старухой, потрепанный пиджачок, побуревшая от дождей и солнца войлочная шляпа, - отвечал Момуну:

Караван в целости. Только вот получается - купец к вам, а вы от купца по лесам да по долам. И женам наказываете держать копейку, как душу перед смертью. Тут хоть завали товарами, не раскошелится никто.

Не взыщи, дорогой, - смущенно извинялся Момун. - Знали бы, что приедешь, не разъезжались бы. А что денег нет, так ведь на нет и суда нет. Вот продадим осенью картошку…

Сказывай! - перебил его продавец. - Знаю я вас, баев вонючих. Сидите в горах, земли, сена сколько хочешь. Леса кругом - за три дня не объедешь. Скот держишь? Пасеку держишь? А копейку отдать - жметесь. Купи вот шелковое одеяло, швейная машинка осталась одна.

Ей-богу, нет таких денег, - оправдывался Момун.

Так уж я и поверю. Скаредничаешь, старик, деньгу копишь. А куда?

Ей-богу, нет, клянусь Рогатой матерью-оленихой!

Ну, возьми вельвета, штаны новые сошьешь.

Взял бы, клянусь Рогатой матерью-оленихой…

Э-э, да что с тобой толковать! - махнул рукой продавец. - Зря приехал. А Орозкул где?

С утра еще подался, кажется, в Аксай. Дела у чабанов.

Гостит, стало быть, - понимающе уточнил продавец.

Наступила неловкая пауза.

Да ты не обижайся, милый, - снова заговорил Момун. - Осенью, бог даст, продадим картошку…

До осени далеко.

Ну, коли так, не обессудь. Ради бога, зайди, чаю попьешь.

Не за тем я приехал, - отказался продавец. Он стал закрывать дверцу фургона и тут-то и сказал, глянув на внука, который стоял подле старика уже наготове, держа за ухо собаку, чтобы бежать за машиной:

Ну, купи хотя бы портфель. Мальчишке-то в школу пора, должно быть? Сколько ему?

Момун сразу ухватился за эту идею: хоть что-то он да купит у настырного автолавочника, и внуку действительно нужен портфель, нынешней осенью ему в школу.

А верно ведь, - засуетился Момун, - я и не подумал. Как же, семь, восьмой уже. Иди-ка сюда, - позвал он внука.

Дед порылся в карманах, достал припрятанную пятерку.

Давно она, наверно, была у него, слежалась уже.

Держи, ушастый. - Продавец лукаво подмигнул мальчику и вручил ему портфель. - Теперь учись. А не осилишь грамоту, останешься с дедом навек в горах.

Осилит! Он у меня смышленый, - отозвался Момун, пересчитывая сдачу.

Потом глянул на внука, неловко держащего новенький портфель, прижал его к себе.

Вот и добро. Пойдешь осенью в школу, - негромко сказал он. Твердая, увесистая ладонь деда мягко прикрыла голову мальчика.

И тот почувствовал, как вдруг сильно сдавило горло, и остро ощутил худобу деда, привычный запах его одежды. Сухим сеном и потом работящего человека пахло от него. Верный, надежный, родной, быть может, единственный на свете человек, который души в мальчике не чаял, был таким вот простецким, чудаковатым стариком, которого умники прозвали Расторопным Момуном… Ну и что же? Какой ни есть, а хорошо, что все-таки есть свой дед.

Мальчик сам не подозревал, что радость его будет такой большой. До сих нор он не думал о школе. До сих пор он только видел детей, идущих в школу, - там, за горами, в иссык-кульских селах, куда они с дедом ездили на поминки знатных бугинских стариков. А с этой минуты мальчик не расставался с портфелем. Ликуя и хвалясь, он обежал тотчас всех жителей кордона. Сначала показал бабке, - вот, мол, дед купил! - потом тетке Бекей - она тоже порадовалась портфелю и похвалила самого мальчика.

Редко когда тетка Бекей бывает в добром настроении. Чаще - мрачная и раздраженная - она не замечает своего племянника. Ей не до него. У нее свои беды.

Бабка говорит: были бы у ней дети, совсем другой женщиной была бы она. И Орозкул, муж ее, тоже был бы другим человеком. Тогда и дед Момун был бы другим человеком, а не таким, какой он есть. Хотя у него были две дочери - тетка Бекей да еще мать мальчика, младшая дочь, - а все равно плохо, плохо, когда нет своих детей; еще хуже, когда у детей нет детей. Так говорит бабка. Пойми ее…

После тетки Бекей мальчик забежал показать покупку молодой Гульджамал и ее дочке. А отсюда пустился на сенокос к Сейдахмату. Опять бежал мимо рыжего камня «Верблюда» и опять не было времени похлопать его по горбу, мимо «Седла», мимо «Волка» и «Танка», а дальше все по берегу, по тропе через облепиховый кустарник, потом по длинному прокосу на лугу он добежал до Сейдахмата.

Сейдахмат сегодня здесь был один. Дед давно уже выкосил свою делянку, заодно и делянку Орозкула. И сено уже свезли они - бабка с теткой Бекей сгребали. Момун накладывал, а он помогал деду, подтаскивал сено к телеге. Сложили возле коровника две скирды. Дед их так аккуратно свершил, что никакие дожди не затекут. Гладкие, как гребнем очесанные скирды. Каждый год так. Орозкул сено не косит, все на тестя валит - начальник как-никак. «Захочу, - говорит, - в два счета повыгоняю вас с работы». Это он на деда и Сейдахмата. И то по пьяному делу. Деда ему не прогнать. Кто будет тогда работать? Попробуй без деда! В лесу работы много, особенно осенью. Дед говорит: «Лес не отара овец, не разбредется. Но присмотру за ним не меньше. Потому как пожар случится или с гор паводок ударит - дерево не отскочит, не сойдет с места, погибнет, где стоит. Но на то лесник, чтобы дерево не пропадало». А Сейдахмата Орозкул не прогонит, потому что Сейдахмат смирный. Ни во что не вмешивается, не спорит. Но хотя он парень смирный и здоровый, а ленивый, поспать любит. Потому и прибился в лесничество. Дед говорит: «Такие парни в совхозе машины гоняют, на тракторах пашут». А Сейдахмат на огороде своем картошку зарастил лебедой. Пришлось Гульджамал с ребенком на руках самой управляться с огородом.

И с началом покоса Сейдахмат затянул. Позавчера дед заругался на него. «Зимой прошлой, - говорит, - не тебя мне жалко стало, а скотину. Оттого поделился сеном. Если опять рассчитываешь на мое стариковское сено, то сразу скажи, я за тебя накошу». Проняло, с утра сегодня махал Сейдахмат косой.

Заслышав за спиной быстрые шаги, Сейдахмат обернулся, утерся рукавом рубашки.

Ты чего? Зовут меня, что ли?

Нет. У меня портфель. Вот. Дед купил. Я в школу пойду.

Из-за этого и прибежал? - Сейдахмат хохотнул. - Дед Момун такой, - повертел он пальцем возле виска, - и ты туда же! А ну, что за портфель? - Он пощелкал замочком, покрутил портфель в руках и вернул, насмешливо покачивая головой. - Постой, - воскликнул он, - в какую же школу ты пойдешь? Где она, твоя школа-то?

Как в какую? В ферменскую.

Это в Джелесай ходить? - подивился Сейдахмат. - Так туда через гору километров пять, не меньше.

Дед сказал, будет на лошади меня возить.

Каждый день туда-сюда? Чудит старик… В пору ему самому в школу поступать. Посидит с тобой на парте, кончатся уроки - и назад! - Сейдахмат покатывался со смеху. Очень ему смешно стало, когда представил себе, как дед Момун сидит с внуком за школьной партой.

Мальчик озадаченно молчал.

Да я это так, для смеха! - объяснил Сейдахмат. Он небольно щелкнул мальчика по носу, надвинул ему на глаза козырек дедовской фуражки. Момун не носил форменную фуражку лесного ведомства, стыдился ее. («Что я, начальник какой-нибудь? Я свою киргизскую шапку ни на какую другую не променяю».) И летом на Момуне была допотопная войлочная шляпа, «бывший» ак-колпак - белый колпак, отороченный черным облезлым сатином по полям, а зимой - тоже допотопный - овчинный тебетей. Зеленую форменную фуражку лесного рабочего он давал носить внуку.

Мальчику не понравилось, что Сейдахмат так насмешливо принял новость. Он хмуро поднял козырек на лоб и, когда Сейдахмат еще раз хотел щелкнуть его по носу, отдернул голову и огрызнулся:

Не приставай!

Ох ты, сердитый какой! - усмехнулся Сейдахмат. - Да ты не обижайся. Портфель у тебя что надо! - И потрепал его по плечу. - А теперь валяй. Мне еще косить и косить…

Поплевав на ладони, Сейдахмат снова взялся за косу.

А мальчик бежал домой опять по той же тропе и опять бегом мимо тех же камней. Некогда пока было забавляться с камнями. Портфель вещь серьезная.

Мальчик любил разговаривать сам с собою. Но в этот раз он сказал не себе - портфелю: «Ты не верь ему, дед у меня вовсе не такой. Он совсем не хитрый, и потому над ним смеются. Потому что он совсем не хитрый. Он нас с тобой будет возить в школу. Ты еще не знаешь, где школа? Не так уж далеко. Я тебе покажу. Мы посмотрим на нее в бинокль с Караульной горы. И еще я тебе покажу мой белый пароход. Только сперва мы забежим в сарай. Там у меня спрятан бинокль. Мне бы надо смотреть за теленком, а я каждый раз убегаю смотреть на белый пароход. Теленок у нас уже большой - как потащит, не удержишь его, - а вот взял себе привычку высасывать молоко у коровы. А корова - его мать, и ей не жалко молока. Понимаешь? Матери никогда ничего не жалеют. Это Гульджамал так говорит, у ней своя девочка… Скоро корову будут доить, а потом мы погоним теленка пастись. И тогда мы полезем на Караульную гору и увидим с горы белый пароход. Я ведь с биноклем тоже так разговариваю. Теперь нас будет трое - я, ты и бинокль…»

Так он возвращался домой. Ему очень понравилось разговаривать с портфелем. Он собирался продолжить этот разговор, хотел рассказать о себе, чего еще не знал портфель. Но ему помешали. Сбоку послышался конский топот. Из-за деревьев выехал всадник на сером коне. Это был Орозкул. Он тоже возвращался домой. Серый конь Алабаш, на котором он никому, кроме себя, не разрешал ездить, был под выездным седлом с медными стременами, с нагрудным ремнем, со звякающими серебряными подвесками.

Шляпа Орозкула сбилась на затылок, обнажив красный, низко заросший лоб. Его разбирала дрема на жаре. Он спал на ходу. Вельветовый китель, не очень умело сшитый по образцу тех, что носило районное начальство, был расстегнут сверху донизу. Белая рубашка на животе выбилась из-под пояса. Он был сыт и пьян. Совсем еще недавно сидел в гостях, пил кумыс, ел мясо до отвала.

С приходом в горы на летние выпасы окрестные чабаны и табунщики частенько зазывали Орозкула к себе. Были у него старые друзья-приятели. Но зазывали и с расчетом. Орозкул - нужный человек. Особенно для тех, кто строит дом, а сам сидит в горах; стадо не бросишь, не уйдешь, а стройматериалы где сыщешь? И в первую очередь лес? А угодишь Орозкулу - смотришь, из заповедного леса два-три бревна на выбор и увезешь. А нет, так будешь скитаться со стадом в горах, и дом твой век будет строиться…

Подремывая в седле, отяжелевший и важный Орозкул ехал, небрежно упираясь носками хромовых сапог в стремена.

Он чуть было не слетел с лошади от неожиданности, когда мальчик побежал ему навстречу, размахивая портфелем:

Дядя Орозкул, у меня портфель! Я пойду в школу. Вот у меня портфель.

О, чтоб тебя! - испуганно натягивая поводья, выругался Орозкул.

Он глянул на мальчика красными спросонья, набухшими, пьяными глазами:

Ты чего, откуда?

Я домой. У меня портфель, я показывал его Сейдахмату, - упавшим голосом сказал мальчик.

Ладно, играй, - буркнул Орозкул и, неуверенно покачиваясь в седле, поехал дальше.

Какое ему было дело до этого дурацкого портфеля, до этого брошенного родителями мальчишки, племянника жены, если сам он был так обижен судьбой, если бог не дал ему сына собственного, своей крови, в то время как другим дарит детей щедро, без счета?..

Орозкул засопел и всхлипнул. Жалость и злоба душили его. Жалко ему было, что жизнь пройдет без следа, и разгоралась в нем злоба к бесплодной жене. Это она, проклятая, вот уже сколько лет ходит порожняя…

«Уж я тебе!» - мысленно пригрозил Орозкул, сжимая мясистые кулаки, и сдавленно застонал, чтобы не заплакать в голос. Он знал уже, что приедет и будет бить ее. Так случалось всякий раз, когда Орозкул напивался; этот быкоподобный мужик одуревал от горя и злобы.

Мальчик шел по тропинке следом. Он удивился, когда вдруг впереди Орозкул исчез. А тот, свернув к реке, слез с лошади, бросил поводья и пошел сквозь высокую траву напролом. Он шел, качаясь и сгибаясь. Он шел, сжимая руками лицо, вобрав голову в плечи. У берега Орозкул опустился на корточки. Пригоршнями хватал воду из реки и плескал себе в лицо.

«Наверно, у него голова разболелась от жары», - решил мальчик, увидев, что делает Орозкул. Он не знал, что Орозкул плакал и никак не мог остановить рыданий. Плакал оттого, что не его сын выбежал ему навстречу, и оттого, что не нашел в себе чего-то нужного, чтобы сказать хоть несколько человеческих слов этому мальчику с портфелем.

В статье изложено краткое содержание произведения «Белый пароход» Чингиза Айтматова. Повесть впервые была опубликована в 1970 году в литературном журнале...

Чингиз Айтматов, "Белый пароход": краткое содержание и анализ произведения

От Masterweb

06.04.2018 10:00

В статье изложено краткое содержание произведения «Белый пароход» Чингиза Айтматова. Впервые оно было опубликовано в 1970 году в литературном журнале "Новый мир". Позже вошло в сборник «Повести и рассказы». Айтматов в «Белом пароходе» рассказал печальную историю об одиночестве, непонимании, жестокости. Это одно из лучших его произведений.

Об авторе

В 2013 году был составлен список "100 книг для школьников". В этот перечень вошла повесть "Белый пароход" Айтматова, краткое содержание которой представлено ниже. Этот писатель не раз был награжден государственными премиями, но его талант, конечно же, выражается прежде всего в любви читателей, количество которых с годами не сокращается.

Он вошел в литературу благодаря таким произведениям, как "Первый учитель", "Материнское поле", "Верблюжий глаз". Прославился в начале шестидесятых. Не одна кинолента была снята по произведениям Чингиза Айтматова. Фильм "Белый пароход" вышел на экраны в 1975 году. Другие известные произведения Айтматова: "Материнское поле", "Буранный полустанок", "Ранние журавли", "Плаха", "И дольше века длится день".

"Белый пароход": краткое содержание

У Чингиза Айтматова был особый художественный стиль. А потому пересказывать его произведения непросто. Писатель очень любил родной край. Большая часть его героев обитает в глухом ауле, где-то у границы Киргизии и Казахстана. В сюжет он гармонично вплетал старинные предания и легенды. Древнее киргизское сказание есть и в повести Чингиза Айтматова "Белый пароход".

Читать краткое содержание произведений классиков не рекомендуется. Но если нет времени, а нужно узнать сюжет известной книги, можно пренебречь такими рекомендациями. К тому же краткое содержание рассказа "Белого парохода" может вдохновить и на прочтение оригинала.

Ниже представлено подробное изложение. Повесть состоит из пяти глав. Краткое содержание "Белого парохода" Айтматова изложим по следующему плану:

• Автолавка.
• Цветы и камни.
• Старик Момун.
• Сейдахмат.
• Белый пароход.
• Орозкул.
• Бинокль.
• Запруда.
• Отец.
• Мать.
• Бунт Момуна.

Главный герой повести «Белый пароход» Чингиза Айтматова – семилетний мальчик. Имени его автор не называет. Сказано лишь, что он был единственным мальчишкой «на три дома». Герои повести «Белый пароход» Айтматова обитают в глухом ауле, расположенном вблизи границы, куда изредка заезжает автолавка. Ближайшая школа находится в нескольких километрах.

Автолавка

Появление магазина на колесиках - настоящее событие в этом богом забытом селении. Мальчик имеет обыкновение купаться в запруде, которую соорудил дед. Если б не эта запруда, он, вероятно, давно бы уже утонул. Река, как сказала его бабка, давно вынесла бы его кости прямо в Иссык-Куль. Вряд ли кто-нибудь кинулся бы спасать его. Бабка мальчику была неродной.

И вот однажды, когда мальчик купался в своей запруде, он увидел автолавку, приближающуюся к аулу. За передвижным магазинчиком, спускавшемся с горы, клубилась следом пыль. Мальчик обрадовался - надеялся, что ему купят портфель. Он выскочил из холодной воды, поспешно оделся и побежал возвестить всех о приезде автолавки. Он бежал, обегая валуны и перепрыгивая через кусты, нигде не останавливался ни на секунду.

Цветы и камни

Здесь стоит сделать некоторое отступление. Мальчик бежал, не останавливаясь, не сказав ни слово камням, которые лежали на земле. Каждому из них он уже давно дал имя. У героя повести "Белый пароход" нет ни друзей, ни родственников. Ему не с кем поговорить. Дети имеют обыкновение придумывают себе вымышленных друзей. Собеседниками главного героя повести Айтматова "Белый пароход" стали неодушевленные предметы - камни, бинокль, а потом и новенький портфель, купленный в автолавке.

Верблюд, Седло, Танк - таковы имена булыжников, с которыми общается одинокий семилетний мальчик. У мальчика мало радости в жизни. В кино он бывает редко - несколько раз дед возил его в соседнее урочище. Однажды мальчик посмотрел военный фильм и узнал о том, что такое танк. Отсюда и имя одного из "друзей".

У героя повести "Белый пароход" Айтматова необычное отношение и к растениям. Среди них есть и любимчики, и враги. Колючий бодяк - главный неприятель. С ним мальчик бился не раз. Но бодяк растет стремительно, и конца этой войне не видно. Любимые растения мальчика - полевые вьюнки. Эти цветы особенно прекрасны утром.

Мальчик любит забираться в заросли ширалджинов. Они самые верные его друзья. Здесь он укрывается от бабки, когда хочется поплакать. Он ложится на спину и смотрит на небо, которое становится почти неразличимым из-за слез. В такие минуты ему хочется стать рыбой и уплыть далеко-далеко, чтобы другие спрашивали: "А где же мальчик? Куда он пропал?".

Герой повести «Белый пароход» Чингиза Айтматова живет один, без друзей, и лишь автолавка заставляет его забыть о камнях, цветах и зарослях ширалджинов.

Мальчик добежал до аула, который состоял всего из трех домов, и радостно сообщил о приезде автолавки. Мужчины к тому времени уже разошлись. Остались только женщины, да их тех было всего три: бабка, тетка Бекей (сестра матер мальчика, жена самого важного человека на кордоне) и соседка. Женщины поспешно побежали к автофургону. Мальчишка был рад, что принес добрую весть в аул.

Даже строгая бабка похвалила своего внука, как будто это он привез сюда магазинчик на колесиках. Но внимание к нему быстро переключилась к товарам, который привез владелец автофургона. Несмотря на то что женщин было всего три, они умудрились устроить переполох рядом с импровизированным магазинчиком. Но их запал очень быстро иссяк, чему немало огорчился продавец.

Бабка принялась жаловаться на отсутствие денег. Соседка не нашла среди товаров ничего интересного. Только тетка Бекей купила две бутылки водки, чем, по словам бабки, накликала на свою голову беду. Сестра матери главного героя была самой несчастной женщиной в мире - у нее не было детей, за что ее периодически избивал муж.

Старик Момун

Женщины купили товара «на грош» и разошлись. Остался только мальчишка. Продавец раздраженно собирал товары. Мальчик в тот день так бы и остался без портфеля, если б вовремя не подоспел старик Момун. Это дед главного героя повести Чингиза Айтматова «Белый пароход». Единственный человек, который любил мальчика, беседовавшего с камнями.

Старик Момун был очень добрым человеком. Он с готовностью помогал всем. Однако мало кто ценил доброту Момуна, как не ценили бы люди золото, если б вдруг его раздавали бесплатно. Все, что ни поручали старику, он делал легко и быстро. Никто всерьез не воспринимал безобидного Момуна, каждый готов был подшутить над ним. Но старик никогда не обижался. Он продолжал помогать каждому, за что и получил прозвище "Расторопный Момун".

Внешность деда была отнюдь не аксакальской. Не было в нем ни важности, ни степенности, ни суровости - ничего того, что присуще киргизским старикам. Но с первого взгляда становилось ясно, что человек это редкой доброты. А еще он обладал удивительной независимостью от мнения окружающих. Момун никогда не боялся сказать, ответить, улыбнуться не так. В этом смысле он был абсолютно счастливым человеком. Имелись у старика и горечи. Нередко он плакал по ночам. Но о том, что на душе у старого Момуна, знали только близкие.

Все же не зря ехал торговец в такую даль. Старый Момун купил портфель для своего внука - ведь скоро в школу. Мальчик и не думал, что его счастье будет настолько велико. Этот день, пожалуй, стал самым счастливым в его короткой жизни. С этой минуты он не расставался с портфелем.

Сейдахмат

Так зовут еще одного героя повести Ч. Айтматова «Белый пароход». Сейдахмат - молодой лесник, тот, которого считают важным человеком на кордоне. После того как у мальчика появился портфель, он обошел весь аул, хвастаюсь покупкой. Показал он подарок деда и Сейдахмату. Однако тот не оценил.

Школа находилась в пяти километрах от дома, в котором жил мальчишка. Дед обещал возить его туда в школу на лошади. Но односельчанам это казалось глупостью, вздором. Никто не порадовался за мальчика. Ни на кого не произвел впечатление новенький портфель. Да и посещение школы казалось малообразованным жителям кордона мероприятием сомнительным.

Неудивительно, что мальчик любил разговаривать с камнями и цветами. Они, в отличие от людей, никогда не смеялись ни над ним, ни над его нелепым дедом. Теперь у мальчишки появился еще один неодушевленный друг - портфель. Ему он с радостью поведал о старике Момуне - добром бесхитростный человеке, над которыми зря смеются жители кордона.

Белый пароход

У мальчика, как у других жителей аула, были свои обязанности: он должен был смотреть за теленком. Но не всегда ему удавалось выполнять их как следует. У мальчика был бинокль, с помощью которого он любил смотреть вдаль, туда, где по реке иногда проплывал белый пароход.

Ч. Айтматов в повести мастерски передает внутренний мир одинокого ребенка. Его герой беспрестанно разговаривает с неодушевленным предметом, для него портфель - не новая вещь, а новый друг. Белый пароход – в повести Ч. Т. Айтматова главный образ. О том, что связывало мальчика с дальним кораблем, расскажем чуть позже.

Орозкул

Муж тетки главного героя «Белого Парохода» Айтматова был человеком злым, жестоким. И очень несчастным. Но односельчане его уважали, пытались всячески угодить ему. Дело в том, что Орозкул мог помочь со строительством дома. Он был старшим объездчиком заповедного леса. Важным человеком. Орозкул мог помочь в доставке бревен. А мог и, напротив, сделать так, что дом будет стоять годами недостроенный. Мальчик этого не понимал, а потому удивлялся: почему мужа его тетки все любят. Ведь он злой, жестокий. Таких следует бросать в реку. Мальчик не любил Орозкула.

Злоба и жалость к себе душат Орозкула. Он едет домой и знает, что сегодня будет бить свою жену. Он всегда так поступает. Ведь это Бекей виновата во всех его горестях. Она вот уже который год не может родить.

Орозкул соскочил с лошади и отправился в реке, где умылся холодной водой. Мальчик решил, что у того разболелась голова. В действительности же Орозкул плакал. Плакал оттого, что не его сын выбежал ему навстречу, оттого, что не смог он сказать ни одного доброго слова этому ребенку с портфелем.

Бинокль

Этот предмет достался мальчику от деда. Сам старик не пользовался биноклями, говорил, что и без него все прекрасно видит. Семилетнему ребенку доставляло удовольствие смотреть на горы, сосновый бор и, конечно же, белый пароход. Правда, последний удавалось видеть нечасто.

Благодаря биноклю мальчик видел озеро Иссык-Куль, которое располагалось далеко от его родного дома. Теперь мальчик делился своими впечатлениями с бессловесным портфелем. Сперва он ждал появления белого парохода, о чем поведал своему «другу», затем любовался школой.

Запруда

В бинокль хорошо было видно то место, где мальчик обычно купался. Запруду смастерил дед. Старик перетаскал много камней, выбирал те, что покрупнее. Течение в этом месте было очень сильным. Река запросто могла унести мальчика, о чем сварливая бабка не раз говорила Момуну. При этом добавляла: "Будет тонуть - пальцем не пошевелю!". Старик целый день возился с запрудой. Камни он старался класть друг на друга так, чтоб вода между ними входила и выходила свободно.

В тот день когда у мальчика появился портфель, произошел неприятный случай. Он засмотрелся на белый пароход и совсем забыл о своих обязанностях. Теленок тем временем принялся жевать белье, которое вывесила старуха. Это мальчик увидел издали. Сперва Бекей пыталась успокоить старуху, но та по своему обыкновению принялась обвинять падчерицу в бесплодности. Начался скандал. Все перессорились. Когда же мальчик вернулся домой, здесь была подозрительная тишина.

Герои повести Айтматова "Белый пароход" - люди несчастные. Бекей несчастна того, что ее регулярно избивает муж. Но с мужем ее объединяет общее горе - отсутствие детей. Момун горюет, потому как старшего сына убили на войне, а дочери не обрели счастья с семейной жизни. Старуха, жена деда мальчика, вспоминает об умерших детях и покойном муже. Она не так давно появилась в этом доме - после смерти родной бабушки главного героя.

Отец

Герой повести Айтматова «Белый пароход» разговаривал не только с камнями, цветами и новеньким портфелем. Он часто в мыслях обращался к отцу, которого он совсем не помнил. Как-то мальчик услышал, что тот бы моряком. С тех пор, глядя в бинокль на корабль, он представлял, что где-то там, на палубе, стоит его отец.

Мальчик мечтал стать рыбой, доплыть до белого парохода и встретиться с этим человеком. Он непременно рассказал бы ему о старике Момуне - добром человеке, которого никто не ценит. Мальчик поведал бы своему отцу о злой старухе, которая пришла в их дом после смерти родной бабушки. Он рассказал бы ему обо всех обитателей кордона, даже об Орозкуле - злом человеке, которого непременно нужно бросить в холодную реку.

Мать

Мальчик рос сиротой, но родители его были живы. Отец-матрос давно обзавелся новой семьей. Мальчик даже слышал как-то, что на палубе, когда он возвращается на своем белом пароходе, его всегда встречают жена и двое детей. Мать давным-давно уехала в большой город и тоже обзавелась новой семьей. Однажды Момун ездил к ней, и дочь обещала ему, что заберет мальчика, когда встанет на ноги. Но когда это произойдет, неизвестно. Впрочем, старик тогда сказал ей: " Пока я жив, буду заботиться о мальчишке".

В повесть "Белый пароход" Айтматов включил несколько легенд. Это старинные сказания, которые рассказывает Момун своему внуку. Мальчик же представляет, что когда-нибудь перескажет их отцу. Одна из легенд, которые поведал старик, - легенда о Рогатой матери-оленихе. Ниже представлено ее краткое содержание. В "Белом пароходе" Чингиз Айтматов отвел этому сказанию целую главу.

Легенда о Рогатой матери-оленихе

Эта история случилась давным-давно, когда киргизское племя окружало много врагов. Да и сами киргизы нередко нападали на соседей. Люди жили тогда грабежами. Умным считался тот, кто умел застигнуть врасплох, захватить богатства врага. Люди убивали друг друга, беспрерывно лилась кровь.

Однажды враги напали на киргизское племя, убили почти всех. Остались лишь мальчик и девочка, которые в день набега ушли далеко к реке. Вернувшись, они увидели пепелище, изуродованные тела близких. Как ни странно, дети отправились в тот аул, где жили люди, убившие их родственников. Хан приказал уничтожить «недобитое вражеское семя». От гибели детей спасла олениха. Она выкормила их, согрела, воспитала. Когда мальчик и девочка выросли, они поженились, и у них появились дети. Но потомки спасенных оленихой стали убивать своих братьев - маралов.

Киргизы теперь украшали могилы своих родственников рогами благородного животного. Опустели горы. Не стало маралов. На свет появились люди, которые за всю жизнь ни разу не видели этого грациозного животного. Мать-олениха обиделась на людей. Она поднялась на самую высокую горную вершину, попрощалась с озером Иссык-Куль и ушла далеко-далеко.

Бунт Момуна

Пришла осень. Момун, как и обещал, каждый день возил внука в школу. А после помогал зятю - Орозкул нередко обещал жителем кордона строительный материал, а взамен принимал подношения. Осенью приходилось подниматься далеко в горы, дабы срубить сосну. Нужна была настоящая горная древесина. Однажды Орозкул не сдержал своего обещания: взял ягненка, а сосну не срубил, после чего едва не лишился должности объездчика заповедного леса. Обманутый односельчанин написал на него кляузу, в которой была и правда, и ложь. Но это было задолго до того, как произошла история, рассказанная в повести «Белый проход» Чингиза Айтматова. Краткое содержание продолжим описанием кульминационной сцены.

В сентябре созрели ягоды, подросли ягнята. Женщины готовили сушеный сыр, спрятали его в зимние мешки. Мужчины, договорившись с Орозкулом, все чаще напоминали ему об обещанном лесе. Его это немало огорчало. Если б был способ вернуть свои обещания, он бы непременно им воспользовался бы. Но такого способа не существует, а потому Орозкулу приходилось подниматься в горы вместе с Момуном, а по возвращении холодеть от страха: в любой момент объездчика леса могли заподозрить в воровстве. В один из таких походов он едва не погиб. Момун, любитель сказок, став свидетелем этого происшествия, поверил, что своему спасению зять обязан маралам, которые спустя несколько столетий вернулись на киргизском землю.

Сердце Орозкула не смягчилось даже после того, как он едва не погиб. В тот день он с Момуном должен был срубить несколько сосен. Когда старик сказал ему, что нужно забрать внука из школы, а потому отложить работу до вечера, тот рассвирепел. Он не отпустил Момуна, к тому же набросился на тестя с нелепыми обвинениями (главное из них было, как всегда, бесплодие дочери). Добрый старик не мог ослушаться зятя. Он молча работал, а сердце его разрывалось. Момун представлял, как его внук стоит, одинокий, всеми покинутый, возле школы, когда другие дети уже давно разбежались по домам. Прежде старик никогда не опаздывал.

Мальчик любил ходить в школу. Портфель, в котором теперь хранились тетради и учебники, он бережно клал рядом с подушкой, когда ложился спать. Это раздражало бабку, но мальчик пропускал мимо ушей ее язвительные слова. Момун радовался за мальчика. Он был человеком, как уже было сказано, безобидным. Но только не в тот день, когда его маленький внук стоял одиноко у стен школы. Старик вдруг рассвирепел, назвал зятя "негодяем". Орозкул набросился на тестя с кулаками, но тот, несмотря на угрозы, сел на коня и поехал в сторону школы. Это бы бунт Расторопного Момуна – поступок, за который ему впоследствии пришлось поплатиться.

Мальчик плакал, обижался на деда, который не забрал его из школы вовремя. По пути домой они долго молчали. Но вдруг старик вспомнил о вернувшихся маралах и, дабы успокоить ребенка, принялся ему рассказывать уже известную сказку о Рогатой матери-оленихе. А между тем думал о том, что придется пережить ему и его дочери. Ведь Орозкул мстительный, он не простит старику, что тот, хотя и впервые в жизни, ослушался его.

Зять Момуна, вернувшись домой, как всегда, выместил злость на жене - избил ее, а затем и выгнал из дома. Она ушла к соседям. Бекей в своих несчастьях обвиняла не беспутного мужа, а отца. Впрочем, на несчастного старика было принято вешать всех собак. Узнав от соседки, что дочь не хочет с ним разговаривать, Момун еще больше огорчился.

Это была часть мстительного плана Орозкула: настроить Бекей против отца. Вернувшись из леса в тот вечер, он долго избивал жену, при этом повторял, что во всех бедах виновен Момун. Старику Орозкул объявил об увольнении (дед мальчика давно работал на него и получал крохотное жалованье).

На следующий день в школу мальчик не пошел - у него начался жар. Старуха долго корила своего мужа, удивляясь, как этот смиренный тихий человек, не обидевший за всю свою жизнь и мухи, вдруг осмелился перечить Орозкулу. Она заставила старика идти на работу и тем самым выпросить прощение у зятя.

Орозкул был очень властолюбивый. Ему доставляло удовольствие наблюдать унижение старика, который, понурив голову, следовал за ним в сторону леса. Приехал знакомый Орозкул за бревнами. Старик помогал грузить лес, проявляя большое усердие - за ним наблюдала старуха, не раз с утра повторившая фразу: "Без жалованья ты никто!" Орозкул словно не видел стараний тестя.

И вдруг люди, пришедшие в лес за дровами, увидели необыкновенную картину: у реки стояло несколько маралов. Они неторопливо, с чувством собственного достоинства, пили воду. А затем пошли в сторону леса. Тогда Орозкулу, знавшему о любви Момуна к сказкам о Рогатой матери-оленихе, пришел в голову еще один план мести. План, осуществление которого убьет старика.

Мальчик тем временем лежал в своей постели и мечтал о том, как когда-нибудь люди приручат благородных оленей. К слову, накануне, в тот вечер, когда в доме разгорелся скандал, вызванный неожиданной непокорностью Момуна, главный герой видел этих животных. Он побежал к реке, к любимым камням, и вдруг увидел маралов. Мальчик был уверен, что самый крупный из них - это та самая Рогатая мать-олениха. В мыслях он еще долго ее просил послать тетке Бекей ребенка. Орозкул тогда перестанет ее бить, Момун не будет горевать, и в их семье воцарится покой. Об этом он думал и тогда, когда лежал, больной, в своей кровати.

Неожиданно в дом ворвался пьяный Сейдахмат. Он потащил мальчика на улицу, несмотря на протесты и слова: "Дедушка не велел мне вставать". Во дворе были незнакомые люди. Мальчик не сразу нашел деда, а когда увидел его, очень удивился. Момун был пьян. Он стоял на коленях и разжигал костер для мяса. А неподалеку от него в стороне лежала маралья голова. Это была голова Рогатой матери-оленихи - так решил мальчик.

Он хотел убежать, но ноги не слушались его. Он с ужасом наблюдал над тем, как пьяный Орозкул пытается отрубить рога от головы мертвой матери-оленихи. А потом снова лежал в горячке и слышал, как люди, сопя и чавкая, ели мясо марала.

В тот страшный вечер мальчик особенно сильно захотел превратиться в рыбу и уплыть далеко от этого дома. Он встал, пошел к реке, разделся и зашел в холодную воду. Мальчик так и не превратился в рыбу, он так и не доплыл до белого парохода...

Ты отверг то, с чем не мирилась твоя детская душа.

Душа мальчика не мирилась с жесткостью мира, и он ушел из него. Таков вкратце текст «Белого парохода».

Айтматов писал на двух языках: киргизском и русском. Он стал гордостью своего маленького, но когда-то очень воинственного народа. При этом его произведения входят в списки лучших произведений русской литературы.

Анализ «Белого парохода» Айтматова

В своем произведении писатель поведал древнее сказание о добре и зле. Но ни в легенде о Рогатой матери-оленихе, ни в основной сюжетной линии добро не побеждает.

Главный герой повести "Белый пароход" Ч. Т. Айтматова делит мир на два измерения: фантастическое и реальное. Добро есть только в вымышленном. Но Чингиз Айтматов в "Белом пароходе" не создавал строго отрицательных или положительных образов. Он показал жизнь такой, как она есть.

Орозкул, бесспорно, вызывает негативные эмоции у читателя. В каждом человеке есть внутренняя тяга к добру. В Орозкуле слишком силен эгоизм, жалость к себе. Это качество убивают в нем все человеческое, доброе. Автор, передавая его внутренний его мир, говорит:

Чувство стыда обожгло его.

Это произошло с Орозкулом тогда, когда он в очередной раз нагрубил старик Момуну. В другой сцене показано, как этот, казалось бы, жестокий и бессердечный человек плачет:

Он не смог найти ни одного доброго слов для этого мальчика с портфелем.

Но каждый раз, когда в душе Орозкула появляются добрые мысли, он глушит их жалостью к себе.

Противопоставлен Орозкулу Момун. Старик, несмотря на все невзгоды, не утратил способности любить и понимать близких. Он безропотно выполняет тяжелую работу, выслушивает оскорбления. Но потакает прихотям зятя он не в силу слабости – ради дочери и внука. Для их счастья он готов пойти на любые жертвы, даже на убийство маралов. Ведь именно старик стреляет в оленей по приказанию зятя. А после впервые в жизни напивается.

У каждого из героев повести свое горе. Жена Момуна часто вспоминает о своей прежней семье. Все ее дети, а было у нее их пятеро, умерли. Сердце женщины ожесточилось. Но она не настолько зла, как представляется мальчику. И в ее душе есть место состраданию.

Мир показан глазами ребенка в произведении Айтматова "Белый пароход". Краткое содержание, конечно, не передает этот необычный художественный взгляд на реальность. Мальчик не понимает, почему жестокого Орозкула все боятся и уважают. В мыслях он часто представляет день, когда справедливость восторжествует. Он верит в легенду о Рогатой матер-оленихе, и эта вера придает ему сил.

Мальчик надеется, что когда-нибудь Рогатая мать-олениха поможет ему и его любимому деду. Он неистово просит ее в мыслях о том, чтоб она послала тетке Бекей ребенка. Ведь тогда муж перестанет ее избивать, и несчастный старик не будет плакать по ночам. И вот мальчик видит голову убитой оленихи. Его представления о справедливости и добре рушатся. Он уходит из этого жестокого мира, до последних минут жизни веря в то, что действительно превратится в рыбу и доплывет до белого парохода. Но чуда не происходит. Мальчик погибает.

Экранизация

Негативных отзывов о "Белом пароходе" Айтматова нет. Никого не оставляет равнодушным история о старике и мальчике, спасающихся от грубой реальности в мире сказок и преданий. В 1976 году Болотбек Шамшиев снял фильм «Белый пароход». Айтматов написал сценарий к этой киноленте. Картина была удостоена нескольких наград, в том числе и Государственной премии.

Улица Киевян, 16 0016 Армения, Ереван +374 11 233 255

У него были две сказки. Одна своя, о которой никто не знал. Другая та, которую рассказывал дед. Потом не осталось ни одной. Об этом речь.

В тот год ему исполнилось семь лет, шел восьмой. Сначала был куплен портфель. Черный дерматиновый портфель с блестящим металлическим замочком-защелкой, проскальзывающим под скобу. С накладным кармашком для мелочей. Словом, необыкновенный самый обыкновенный школьный портфель. С этого, пожалуй, все и началось.

Дед купил его в заезжей автолавке. Автолавка, объезжая с товарами скотоводов в горах, заглядывала иной раз и к ним на лесной кордон, в Сан-Ташскую падь.

Отсюда, от кордона, по ущельям и склонам поднимался в верховья заповедный горный лес. На кордоне всего три семьи. Но все же время от времени автолавка наведывалась и к лесникам.

Единственный мальчишка на все три двора, он всегда первым замечал автолавку.

– Едет! – кричал он, подбегая к дверям и окошкам. – Машина-магазин едет!

Колесная дорога пробивалась сюда с побережья Иссык-Куля, все время ущельем, берегом реки, все время по камням и ухабам. Не очень просто было ездить по такой дороге. Дойдя до Караульной горы, она поднималась со дна теснины на откос и оттуда долго спускалась по крутому и голому склону ко дворам лесников. Караульная гора совсем рядом – летом почти каждый день мальчик бегал туда смотреть в бинокль на озеро. И там, на дороге, всегда все видно как на ладони – и пеший, и конный, и, конечно, машина.

В тот раз – а это случилось жарким летом – мальчик купался в своей запруде и отсюда увидел, как запылила по откосу машина. Запруда была на краю речной отмели, на галечнике. Ее соорудил дед из камней. Если бы не эта запруда, кто знает, может быть, мальчика давно уже не было бы в живых. И, как говорила бабка, река давно бы уже перемыла его кости и вынесла бы их прямо в Иссык-Куль, и разглядывали бы их там рыбы и всякая водяная тварь. И никто не стал бы его искать и по нем убиваться – потому что нечего лезть в воду и потому что не больно кому он нужен. Пока что этого не случилось. А случись, кто знает, – бабка, может, и вправду не кинулась бы спасать. Еще был бы он ей родным, а то ведь, она говорит, чужой. А чужой – всегда чужой, сколько его ни корми, сколько за ним ни ходи. Чужой… А что, если он не хочет быть чужим? И почему именно он должен считаться чужим? Может быть, не он, а сама бабка чужая?

Но об этом – потом, и о запруде дедовой тоже потом…

Так вот, завидел он тогда автолавку, она спускалась с горы, а за ней по дороге пыль клубилась следом. И так он обрадовался, точно знал, что будет ему куплен портфель. Он тотчас выскочил из воды, быстро натянул на тощие бедра штаны и, сам мокрый еще, посиневший – вода в реке холодная, – побежал по тропе ко двору, чтобы первым возвестить приезд автолавки. Мальчик быстро бежал, перепрыгивая через кустики и обегая валуны, если не по силам было их перескочить, нигде не задержался ни на секунду – ни возле высоких трав, ни возле камней, хотя знал, что были они вовсе не простые.

Они могли обидеться и даже подставить ножку. «Машина-магазин приехала. Я приду потом», – бросил он на ходу «Лежащему верблюду» – так он назвал рыжий, горбатый гранит, по грудь ушедший в землю. Обычно мальчик не проходил мимо, не похлопав своего «Верблюда» по горбу. Хлопал он его по-хозяйски, как дед своего куцехвостого мерина, – так, небрежно, походя: ты, мол, обожди, а я отлучусь тут по делу. Был у него валун «Седло» – наполовину белый, наполовину черный, пегий камень с седловинкой, где можно было посидеть верхом, как на коне. Был еще камень «Волк» – очень похожий на волка, бурый, с сединой, с мощным загривком и тяжелым надлобьем. К нему он подбирался ползком и прицеливался. Но самый любимый камень – это «Танк», несокрушимая глыба у самой реки на подмытом берегу. Так и жди, кинется «Танк» с берега и пойдет, и забурлит река, закипит белыми бурунами. Танки в кино ведь так и ходят: с берега в воду – и пошел… Мальчик редко видел фильмы и потому крепко запоминал виденное. Дед иногда возил внука в кино на совхозную племферму в соседнее урочище за горой. Потому и появился на берегу «Танк», готовый всегда ринуться через реку. Были еще и другие – «вредные» или «добрые» камни, и даже «хитрые» и «глупые».

Среди растений тоже – «любимые», «смелые», «боязливые», «злые» и всякие другие. Колючий бодяк, например, – главный враг. Мальчик рубился с ним десятки раз на дню. Но конца этой войне не видно было – бодяк все рос и умножался. А вот полевые вьюнки, хотя они тоже сорные, – самые умные и веселые цветы. Лучше всех встречают они утром солнце. Другие травы ничего не понимают – что утро, что вечер, им все равно. А вьюнки, только пригреют лучи, открывают глаза, смеются. Сначала один глаз, потом второй, и потом один за другим распускаются на вьюнках все закрутки цветов. Белые, светло-голубые, сиреневые, разные… И если сидеть возле них совсем тихо, то кажется, что они, проснувшись, неслышно шепчутся о чем-то. Муравьи – и те это знают. Утром они бегают по вьюнкам, жмурятся на солнышке и слушают, о чем говорят цветы между собой. Может быть, сны рассказывают?

Днем, обычно в полдень, мальчик любил забираться в заросли стеблистых ширалджинов. Ширалджины высокие, цветов на них нет, а пахучие, растут они островками, собираются кучей, не подпуская близко другие травы. Ширалджины – верные друзья. Особенно если обида какая-нибудь и хочется плакать, чтобы никто не видел, в ширалджинах лучше всего укрыться. Пахнут они, как сосновый лес на опушке. Горячо и тихо в ширалджинах. И главное – они не заслоняют неба. Надо лечь на спину и смотреть в небо. Сначала сквозь слезы почти ничего не различить. А потом приплывут облака и будут выделывать наверху все, что ты задумаешь. Облака знают, что тебе не очень хорошо, что хочется тебе уйти куда-нибудь или улететь, чтобы никто тебя не нашел и чтобы все потом вздыхали и ахали – исчез, мол, мальчишка, где мы теперь его найдем?.. И чтобы этого не случилось, чтобы ты никуда не исчезал, чтобы ты тихо лежал и любовался облаками, облака будут превращаться во все, чего ты ни захочешь. Из одних и тех же облаков получаются самые различные штуки. Надо только уметь узнавать, что изображают облака.

А в ширалджинах тихо, и они не заслоняют небо. Вот такие они, ширалджины, пахнущие горячими соснами…

И еще разные разности знал он о травах. К серебристым ковылям, что росли на пойменном лугу, он относился снисходительно. Они чудаки – ковыли! Ветреные головы. Их мягкие, шелковистые метелки без ветра жить не могут. Только и ждут – куда дунет, туда они и клонятся. И кланяются все как один, весь луг, как по команде. А если дождь пойдет или гроза начнется, не знают ковыли, куда им приткнуться. Мечутся, падают, прижимаются к земле. Были бы ноги, убежали бы, наверное, куда глаза глядят… Но это они притворяются. Утихнет гроза, и снова легкомысленные ковыли на ветру – куда ветер, туда и они…

Один, без друзей, мальчишка жил в кругу тех нехитрых вещей, которые его обступали, и разве лишь автолавка могла заставить его позабыть обо всем и стремглав бежать к ней. Что уж там говорить, автолавка – это тебе не камни и не травы какие-то. Чего там только нет, в автолавке!

Когда мальчик добежал до дому, автолавка уже подъезжала ко двору, сзади домов. Дома на кордоне стояли лицом к реке, надворье переходило в пологий спуск прямо к берегу, а на той стороне реки, сразу от размытого яра, круто восходил лес по горам, так что подъезд к кордону был один – сзади домов. Не добеги мальчик вовремя, никто и не знал бы, что автолавка уже здесь.

Мужчин в тот час никого не было, все разошлись еще с утра. Женщины занимались домашними делами. Но тут он пронзительно закричал, подбегая к раскрытым дверям:

– Приехала! Машина-магазин приехала!

Женщины всполошились. Кинулись искать припрятанные деньги. И выскочили, обгоняя одна другую. Бабка – и та его похвалила:

– Вот он у нас какой глазастый!

Мальчик почувствовал себя польщенным, точно сам привел автолавку. Он был счастлив оттого, что принес им эту новость, оттого, что вместе с ними ринулся на задворье, оттого, что вместе с ними толкался у открытой дверцы автофургона. Но здесь женщины сразу забыли о нем. Им было не до него. Товары разные – глаза разбегались. Женщин было всего три: бабка, тетка Бекей – сестра его матери, жена самого главного человека на кордоне, объездчика Орозкула, – и жена подсобного рабочего Сейдахмата – молодая Гульджамал со своей девочкой на руках. Всего три женщины. Но так суетились они, так перебирали и ворошили товары, что продавцу автолавки пришлось потребовать, чтобы они соблюдали очередь и не тараторили все разом.

Однако его слова не очень-то подействовали на женщин. Сначала они хватали все подряд, потом стали выбирать, потом возвращать отобранное. Откладывали, примеряли, спорили, сомневались, десятки раз расспрашивали об одном и том же. Одно им не нравилось, другое было дорого, у третьего цвет не тот… Мальчик стоял в стороне. Ему стало скучно. Исчезло ожидание чего-то необыкновенного, исчезла та радость, которую он испытал, когда увидел на горе автолавку. Автолавка вдруг превратилась в обычную машину, набитую кучей разного хлама.

Продавец нахмурился: не видно было, чтобы эти бабы собирались хоть что-нибудь купить. Зачем он ехал сюда, в такую даль, по горам?

Так оно и получилось. Женщины стали отступать, пыл их умерился, они как бы даже устали. Начали почему-то оправдываться – то ли друг перед другом, то ли перед продавцом. Бабка первая пожаловалась, что денег нет. А денег нет в руках – товар не возьмешь. Тетка Бекей не решалась на крупную покупку без мужа. Тетка Бекей – самая несчастная среди всех женщин на свете, потому что у нее нет детей, за это и бьет ее спьяну Орозкул, потому и дед страдает, ведь тетка Бекей его, дедова, дочь. Тетка Бекей взяла кое-что по мелочи и две бутылки водки. И зря, и напрасно – самой же хуже будет. Бабка не удержалась.

– Что ж ты беду на свою голову сама кличешь? – зашипела она, чтобы продавец ее не услышал.

– Сама знаю, – коротко отрезала тетка Бекей.

– Ну и дура, – еще тише, но со злорадством прошептала бабка. Не будь продавца, как бы она сейчас отчитала тетку Бекей. Ух, они и ругаются же!..

Выручила молодая Гульджамал. Она принялась объяснять продавцу, что ее Сейдахмат собирается скоро в город, в городе деньги нужны будут, потому не может она раскошелиться.

Вот так они потолкались возле автолавки, купили товара «на грош», так сказал продавец, и разошлись по домам. Ну разве это торговля? Плюнув вслед ушедшим бабам, продавец принялся собирать разворошенные товары, чтобы сесть за руль и уехать. Тут он заметил мальчишку.

– Ты чего, ушастый? – спросил он. У мальчишки были оттопыренные уши, тонкая шея и большая, круглая голова. – Купить хочешь? Так побыстрей, а то закрою. Деньги есть?

Продавец спрашивал так, просто от нечего делать, но мальчишка ответил уважительно:

– Нет, дядя, денег нет, – и помотал головой.

– А я думаю, есть, – с притворным недоверием протянул продавец. – Вы ведь здесь все богачи, только прикидываетесь бедняками. А в кармане у тебя что, разве не деньги?

– Нет, дядя, – по-прежнему искренне и серьезно ответил мальчик и вывернул драный карман. (Второй карман был наглухо зашит.)

– Значит, просыпались твои деньги. Поищи там, где бегал. Найдешь.

Они помолчали.

– Ты чей будешь? – снова стал расспрашивать продавец. – Старика Момуна, что ли?

Мальчик кивнул в ответ.

– Внуком ему доводишься?

– Да. – Мальчик опять кивнул.

– А мать где?

Мальчик ничего не сказал. Ему не хотелось об этом говорить.

– Совсем она не подает о себе вестей, твоя мать. Не знаешь сам, что ли?

– Не знаю.

– А отец? Тоже не знаешь?

Мальчик молчал.

– Что ж это ты, друг, ничего не знаешь? – шутливо попрекнул его продавец. – Ну, ладно, коли так. Держи. – Он достал горсть конфет. – И будь здоров.

Мальчик застеснялся.

– Бери, бери. Не задерживай. Мне ехать пора.

Мальчик положил конфеты в карман и собрался было бежать за машиной, чтобы проводить автолавку на дорогу. Он кликнул Балтека, страшно ленивого, лохматого пса. Орозкул все грозился пристрелить его – зачем, мол, держать такую собаку. Да дед все упрашивал повременить: надо, мол, завести овчарку, а Балтека увезти куда-нибудь и оставить. Балтеку дела не было ни до чего – сытый спал, голодный вечно подлизывался к кому-нибудь, к своим и чужим без разбора, лишь бы кинули чего-нибудь. Вот такой он был, пес Балтек. Но иной раз от скуки бегал за машинами. Правда, недалеко. Только разгонится, потом вдруг повернется и потрусит домой. Ненадежная собака. Но все же бежать с собакой в сто раз лучше, чем без собаки. Какая ни есть – все-таки собака…

Потихоньку, чтобы не увидел продавец, мальчик подбросил Балтеку одну конфетку. «Смотри, – предупредил он пса. – Долго будем бежать». Балтек повизгивал, хвостом повиливал – ждал еще. Но мальчик не решился кинуть еще конфету. Можно ведь обидеть человека, не для собаки же дал он целую пригоршню.

И тут как раз дед появился. Старик ездил на пасеку, а с пасеки не видно, что делается за домами. И вот получилось, что подоспел дед вовремя, еще не уехала автолавка. Случай. Иначе не было бы у внука портфеля. Повезло в тот день мальчишке.

Старика Момуна, которого многомудрые люди прозвали Расторопным Момуном, знали все в округе, и он знал всех. Прозвище такое Момун заслужил неизменной приветливостью ко всем, кого он хоть мало-мальски знал, своей готовностью всегда что-то сделать для любого, любому услужить. И, однако, усердие его никем не ценилось, как не ценилось бы золото, если бы вдруг его стали раздавать бесплатно. Никто не относился к Момуну с тем уважением, каким пользуются люди его возраста. С ним обходились запросто. Случалось, на великих поминках какого-нибудь знатного старца из племени бугу – а Момун был родом бугинец, очень гордился этим и не пропускал никогда поминок своих соплеменников – ему поручали резать скот, встречать почетных гостей и помогать им сходить с седла, подавать чай, а то и дрова колоть, воду носить. Разве мало хлопот на больших поминках, где столько гостей с разных сторон? Все, что ни поручали Момуну, делал он быстро и легко и главное – не отлынивал, как другие. Аильные молодайки, которым надо было принять и накормить эту огромную орду гостей, глядя, как управлялся Момун с работой, говорили:

– Что бы мы делали, если бы не Расторопный Момун!

И получалось, что старик, приехавший со своим внуком издалека, оказывался в роли подручного джигита-самоварщика. Кто другой на месте Момуна лопнул бы от оскорбления. А Момуну хоть бы что!

И никто не удивлялся, что старый Расторопный Момун прислуживает гостям – на то он и есть всю жизнь Расторопный Момун. Сам виноват, что он Расторопный Момун. И если кто-нибудь из посторонних высказывал удивление, почему, мол, ты, старый человек, на побегушках у женщин, разве перевелись в этом аиле молодые парни, – Момун отвечал: «Покойный был моим братом. (Всех бугинцев он считал братьями. Но не в меньшей мере они приходились «братьями» и другим гостям.) Кто же должен работать на его поминках, если не я? На то мы, бугинцы, и в родстве от самой прародительницы нашей – Рогатой матери-оленихи. А она, пречудная мать-олениха, завещала нам дружбу и в жизни, и в памяти…»

Вот такой он был, Расторопный Момун!

И старый, и малый были с ним на «ты», над ним можно было подшутить – старик безобидный; с ним можно было и не считаться – старик безответный. Не зря, говорят, люди не прощают тому, кто не умеет заставить уважать себя. А он не умел.

Он многое умел в жизни. Плотничал, шорничал, скирдоправом был: когда был еще помоложе, такие в колхозе скирды ставил, что жалко было их разбирать зимой: дождь стекал со скирды, как с гуся, а снег крышей двускатной ложился. В войну трудармейцем в Магнитогорске заводские стены клал, стахановцем величали. Вернулся, дома срубил на кордоне, лесом занимался. Хотя и числился подсобным рабочим, за лесом-то следил он, а Орозкул, зять его, большей частью по гостям разъезжал. Разве когда начальство нагрянет – тут уж Орозкул сам и лес покажет, и охоту устроит, тут уж он был хозяином. За скотом Момун ходил, и пасеку он держал. Всю жизнь с утра до вечера в работе, в хлопотах прожил Момун, а заставить уважать себя не научился.

Да и наружность Момуна была вовсе не аксакальская. Ни степенности, ни важности, ни суровости. Добряк он был, и с первого взгляда разгадывалось в нем это неблагодарное свойство человеческое. Во все времена учат таких: «Не будь добрым, будь злым! Вот тебе, вот тебе! Будь злым», – а он, на беду свою, остается неисправимо добрым. Лицо его было улыбчивое и морщинистое-морщинистое, а глаза вечно вопрошали: «Что тебе? Ты хочешь, чтобы я сделал для тебя что-то? Так я сейчас, ты только скажи, в чем твоя нужда».

Нос мягкий, утиный, будто совсем без хряща. Да и ростом небольшой, шустренький старичок, как подросток.

На что борода – и та не удалась. Посмешище одно. На голом подбородке две-три волосинки рыжеватые – вот и вся борода.

То ли дело – видишь вдруг, едет по дороге осанистый старик, а борода как сноп, в просторной шубе с широким мерлушковым отворотом, в дорогой шапке, да еще при добром коне, и седло посеребренное, – чем не мудрец, чем не пророк, такому и поклониться не зазорно, такому почет везде! А Момун уродился всего лишь Расторопным Момуном. Пожалуй, единственное преимущество его состояло в том, что он не боялся уронить себя в чьих-то глазах. (Не так сел, не то сказал, не так ответил, не так улыбнулся, не так, не так, не то…) В этом смысле Момун, сам того не подозревая, был на редкость счастливым человеком. Многие люди умирают не столько от болезней, сколько от неуемной, снедающей их вечной страсти – выдать себя за большее, чем они есть. (Кому не хочется слыть умным, достойным, красивым и к тому же грозным, справедливым, решительным?)

А Момун был не таким. Он был чудаком, и относились к нему как к чудаку.

Одним можно было сильно обидеть Момуна: позабыть пригласить его на совет родственников по устройству чьих-либо поминок… Тут уж он крепко обижался и серьезно переживал обиду, но не оттого, что обошли его, – на советах он все равно ничего не решал, только присутствовал, – а оттого, что нарушалось исполнение древнего долга.

Были у Момуна свои беды и горести, от которых он страдал, от которых он плакал по ночам. Посторонние об этом почти ничего не знали. А свои люди знали.

Когда увидел Момун внука возле автолавки, сразу понял, что мальчик чем-то огорчен. Но поскольку продавец приезжий человек, то вначале старик обратился к нему. Быстро соскочил с седла, протянул сразу обе руки продавцу.

– Ассалам-алейкум, большой купец! – сказал он полушутя, полусерьезно. – В благополучии ли прибыл твой караван, удачно ли идет твоя торговля? – Весь сияя, Момун тряс руку продавца. – Сколько воды утекло, как не виделись! Добро пожаловать!

Продавец, снисходительно посмеиваясь над его речью и неказистым видом – все те же расхоженные кирзовые сапоги, холщовые штаны, сшитые старухой, потрепанный пиджачок, побуревшая от дождей и солнца войлочная шляпа, – отвечал Момуну:

– Караван в целости. Только вот получается – купец к вам, а вы от купца по лесам да по долам. И женам наказываете держать копейку, как душу перед смертью. Тут хоть завали товарами, не раскошелится никто.

– Не взыщи, дорогой, – смущенно извинялся Момун. – Знали бы, что приедешь, не разъезжались бы. А что денег нет, так ведь на нет и суда нет. Вот продадим осенью картошку…

– Сказывай! – перебил его продавец. – Знаю я вас, баев вонючих. Сидите в горах, земли, сена сколько хочешь. Леса кругом – за три дня не объедешь. Скот держишь? Пасеку держишь? А копейку отдать – жметесь. Купи вот шелковое одеяло, швейная машинка осталась одна…

– Ей-богу, нет таких денег, – оправдывался Момун.

– Так уж я и поверю. Скаредничаешь, старик, деньгу копишь. А куда?

– Ей-богу, нет, клянусь Рогатой матерью-оленихой!

– Ну, возьми вельвета, штаны новые сошьешь.

– Взял бы, клянусь Рогатой матерью-оленихой…

– Э-э, да что с тобой толковать! – махнул рукой продавец. – Зря приехал. А Орозкул где?

– С утра еще подался, кажется, в Аксай. Дела у чабанов.

– Гостит, стало быть, – понимающе уточнил продавец.

Наступила неловкая пауза.

– Да ты не обижайся, милый, – снова заговорил Момун. – Осенью, бог даст, продадим картошку…

– До осени далеко.

– Ну, коли так, не обессудь. Ради бога, зайди, чаю попьешь.

– Не за тем я приехал, – отказался продавец.

Он стал закрывать дверцу фургона и тут-то и сказал, глянув на внука, который стоял подле старика уже наготове, держа за ухо собаку, чтобы бежать с ней за машиной:

– Ну, купи хотя бы портфель. Мальчишке-то в школу пора, должно быть? Сколько ему?

Момун сразу ухватился за эту идею: хоть что-то он да купит у настырного автолавочника, внуку действительно нужен портфель, нынешней осенью ему в школу.

– А верно ведь, – засуетился Момун, – я и не подумал. Как же, семь, восьмой уже. Иди-ка сюда, – позвал он внука.

Дед порылся в карманах, достал припрятанную пятерку.

Давно она, наверно, была у него, слежалась уже.

– Держи, ушастый. – Продавец лукаво подмигнул мальчику и вручил ему портфель. – Теперь учись. А не осилишь грамоту, останешься с дедом навек в горах.

– Осилит! Он у меня смышленый, – отозвался Момун, пересчитывая сдачу. Потом глянул на внука, неловко державшего новенький портфель, прижал его к себе. – Вот и добро. Пойдешь осенью в школу, – негромко сказал он. Твердая, увесистая ладонь деда мягко прикрыла голову мальчика.

Мальчик с дедом жили на лесном кордоне. Женщин на кордоне было три: бабка, тётка Бекей - дедова дочь и жена главного человека на кордоне, объездчика Орозкула, а ещё жена подсобного рабочего Сейдахмата. Тётка Бекей - самая несчастная на свете, потому что у неё нет детей, за это и бьёт её спьяну Орозкул. Деда Момуна прозвали расторопным Момуном. Прозвище такое он заслужил неизменной приветливостью, готовностью всегда услужить. Он умел работать. А зять его, Орозкул, хоть и числился начальником, большей частью по гостям разъезжал. За скотом Момун ходил, пасеку держал. Всю жизнь с утра до вечера в работе, а заставить уважать себя не научился.

Мальчик не помнил ни отца, ни матери. Ни разу не видел их. Но знал: отец его был матросом на Иссык-Куле, а мать после развода уехала в далёкий город.

Мальчик любил взбираться на соседнюю гору и в дедов бинокль смотреть на Иссык-Куль. Ближе к вечеру на озере появлялся белый пароход. С трубами в ряд, длинный, мощный, красивый. Мальчик мечтал превратиться в рыбу, чтобы только голова у него осталась своя, на тонкой шее, большая, с оттопыренными ушами. Поплывёт он и скажет отцу своему, матросу: «Здравствуй, папа, я твой сын». Расскажет, конечно, как ему живётся у Момуна. Самый лучший дедушка, но совсем не хитрый, и потому все смеются над ним. А Орозкул так и покрикивает!

По вечерам дед рассказывал внуку сказку.

В давние-предавние времена жило киргизское племя на берегу реки Энесай. На племя напали враги и убили всех. Остались только мальчик и девочка. Но потом и дети попали в руки врагов. Хан отдал их Рябой Хромой Старухе и велел покончить с киргизами. Но когда Рябая Хромая Старуха уже подвела их к берегу Энесая, из леса вышла матка маралья и стала просить отдать детей. «Люди убили моих оленят, - говорила она. - А вымя моё переполнилось, просит детей!» Рябая Хромая Старуха предупредила: «Это дети человеческие. Они вырастут и убьют твоих оленят. Ведь люди не то что зверей, они и друг друга не жалеют». Но мать-олениха упросила Рябую Хромую Старуху, а детей, теперь уже своих, привела на Иссык-Куль.

Дети выросли и поженились. Начались роды у женщины, мучилась она. Мужчина перепугался, стал звать мать-олениху. И послышался тогда издали переливчатый звон. Рогатая мать-олениха принесла на своих рогах детскую колыбель - бешик. А на дужке бешика серебряный колокольчик звенел. И тотчас разродилась женщина. Первенца своего назвали в честь матери-оленихи - Бугубаем. От него и пошёл род Бугу.

Потом умер один богатей, и его дети задумали установить на гробнице рога марала. С тех пор не было маралам пощады в иссыккульских лесах. И не стало маралов. Опустели горы. А когда Рогатая мать-олениха уходила, сказала, что никогда не вернется.

Снова настала осень в горах. Вместе с летом для Орозкула отходила пора гостеваний у чабанов и табунщиков - приходило время рассчитываться за подношения. Вдвоём с Момуном они тащили по горам два сосновых бревна, и оттого Орозкул был зол на весь свет. Ему бы в городе пристроиться, там умеют уважать человека. Культурные люди... И за то, что подарок получил, бревна потом таскать не приходится. А ведь в совхоз наведывается милиция, инспекция - ну как спросят, откуда лес и куда. При этой мысли в Орозкуле вскипела злоба ко всему и всем. Хотелось избить жену, да дом был далеко. Тут ещё этот дед увидел маралов и чуть не до слез дошёл, точно встретил братьев родных.

И когда совсем близко было до кордона, окончательно повздорили со стариком: тот всё отпрашивался внука, пригулка этого, забрать из школы. До того дошло, что бросил в реке застрявшие бревна и ускакал за мальчишкой. Не помогло даже, что Орозкул съездил его по голове пару раз - вырвался, сплюнул кровь и ушёл.

Когда дед с мальчиком вернулись, узнали, что Орозкул избил жену и выгнал из дома, а деда, сказал, увольняет с работы. Бекей выла, проклинала отца, а бабка зудела, что надо покориться Орозкулу, просить у него прощения, а иначе куда идти на старости лет? Дед ведь в руках у него...

Мальчик хотел рассказать деду, что видел в лесу маралов, - вернулись всё-таки! - да деду было не до того. И тогда мальчик снова ушёл в свой воображаемый мир и стал умолять мать-олениху, чтоб принесла Орозкулу и Бекей люльку на рогах.

На кордон тем временем приехали люди за лесом. И пока вытаскивали бревно и делали прочие дела, дед Момун семенил за Орозкулом, точно преданная собака. Приезжие тоже увидели маралов - видно, звери были непуганые, из заповедника.

Вечером мальчик увидел во дворе кипевший на огне казан, от которого исходил мясной дух. Дед стоял у костра и был пьян - мальчик никогда его таким не видел. Пьяный Орозкул и один из приезжих, сидя на корточках у сарая, делили огромную груду свежего мяса. А под стеной сарая мальчик увидел рогатую маралью голову. Он хотел бежать, но ноги не слушались - стоял и смотрел на обезображенную голову той, что ещё вчера была Рогатой матерью-оленихой.

Скоро все расселись за столом. Мальчика всё время мутило. Он слышал, как опьяневшие люди чавкали, грызли, сопели, пожирая мясо матери-оленихи. А потом Сайдахмат рассказал, как заставил деда застрелить олениху: запугал, что иначе Орозкул его выгонит.

И мальчик решил, что станет рыбой и никогда не вернётся в горы. Он спустился к реке. И ступил прямо в воду...

Надеемся, что вам понравилось краткое содержание рассказа Белый пароход. Будем рады, если вам удастся прочесть этот рассказ целиком.